Русская народная сказка «Солдат и барин. Русская народная сказка Русская народная сказка «Солдат и барин»

О сказке

Русская народная сказка «Солдат и барин»

Русские народные сказки, где главными персонажами являются барин и крестьянин – не редкость. Такие сюжеты передают из поколения в поколение полуправдивые истории о том, как жили и работали наши предки, о чём думали и мечтали. Эти произведения повествуют о тяжёлой доле угнетённого народа, один из представителей которого – простой русский солдат.

Тяжела была жизнь солдатская в старые времена, потому и нашла своё отражение в сказочных сюжетах. За беззаветную любовь к Родине и смелость в боях русский народ увековечил этот образ в своём устном творчестве. А ещё нужно отметить, что бесстрашный герой многих русских сказок довольно находчивый человек.

Он всегда найдёт выход из любого затруднения. В упорстве, сметливости и лукавстве ему не откажешь. Именно таким предстаёт перед читателями главный персонаж сказки «Солдат и барин».

Решил как-то один служивый по окончании службы наняться к помещику в батраки. А уговор был таким – за 1 год работы барин должен был заплатить солдату 100 рублей. Отработал батрак честь по чести 12 месяцев и пошёл к богачу за оплатой.

А тот, как представил, что нужно будет отдать служаке кровные денежки, так и заплакал от досады. Удивился солдат такому поведению барин и спросил того, почему он плачет. Тот и не скрывал причины своей досады.

Пришло время служивому снова удивляться: ведь он не просто так отработал минувший год. Вся тяжёлая и грязная работа была на нём. А помещику, видишь ли, работника не жалко, а деньги отдавать пожалел!

Вот и высказал солдат барину в сердцах, что если бы тот у него отслужил всего 3 дня, то служивый без упрёков рассчитался б с ним. А барину-то и работать непривычно, да неохота. Да уж больно заманчиво получить за 3 дня целых 100 рублей. А уж деньги он любил больше всего на свете.

Так и случилось, что помещик с солдатом поменялись местами на целых 3 дня. Только вот одно дело – любить деньги, а другое – зарабатывать их. Барин-то привык повелевать, а тут нужно было не просто работать, а ещё и суметь угодить «хозяину».

Не хватило богачу ни сноровки, ни терпения даже на 1 день. Отдубасил его служивый за плохую работу, да и был прав. В другой раз помещику не повадно будет думать, что деньги его работникам достаются легко! Про то и говорят народные поговорки: «По мере трудов и награда».

Читайте текст русской народной сказки «Солдат и барин » онлайн бесплатно и без регистрации крупным шрифтом.

Вышел солдат в отпуск, нанялся служить к скупому барину, в год - за сто рублей; помещик велел ему и лошадей чистить, и навоз возить, и воду таскать, и дрова рубить, и сад мести, словом сказать - не дает ему отдыху ни на минуту, совсем измучил работой. Отслужил солдат год и просит расчета. Помещику жалко отдавать деньги, стал доставать, а сам ревмя ревет:

— О чем вы, сударь, плачете?

— Да денег жалко!

— Экой ты барин! Ведь я тебе целый год прослужил; если бы ты мне прослужил три дня, так я б тебе отдал сто рублей и слова не сказал.

— Три дня - немного, - думает барин.

Пошел советоваться с барыней. Она говорит:

— Что ж, отслужи три дня!

А сама думает:

— Ведь не мне служить, а мужу; ему - не мне плохо будет.

Барин согласился. Солдат поужинал, лег спать в сарае, разулся, один сапог забросил в один угол, другой - в другой угол. Поутру проснулся, кричит:

Помещик входит.

— Подавай сапоги; я хочу одеваться!

Помещик хвать - сапогов нету, и запорол горячку. Спрашивает солдата:

— Где твои сапоги?

— Ах ты, сукин сын, каналья, ты у барина спрашиваешь о сапогах? Верно и не чистил их! - да хвать его по уху, да по другому. Барин туда-сюда, насилу один сапог отыскал, а другого нет.

— Подайте палок! - закричал солдат и давай дуть помещика, до того промял, что он не рад и деньгам.

— Не хочу, - говорит, - тебе служить, возьми свои деньги, черт с тобой!

Идёт солдат Орешек, пылит сапогами. Песню запоёт - хорошо, молчит - тоже хорошо. По-всякому хорошо, когда домой с дальней стороны ворочаешься. Да и чего кручиниться: одет по форме, воинскому делу обучен и к любому фортелю готов. Оно хоть и весело солдату, но глазами всё видит, ушами всё слышит.
Вот и смекнул - птицы не поют!
Солнышко, день тёплый, а не поют. К чему бы это?
Туг и дорога запетляла, заметалась, ткнулась в мосток, а за мостком - сорок сороков нехоженых тропинок.
Сел солдат Орешек на брёвнышко, снял сапоги, портянки размотал, ноги - в воду, остужает от горячей ходьбы.
И слышит - кап, кап!
Заглянул под мосток, а там Малашка-замарашка на горючем камне сидит, слёзы в воду роняет.
Солдат Орешек портянки намотал, сапоги надел, сошёл с мостка на землю, а уж тогда и поздоровался:
- Здравствуй, девушка!
- Здравствуй, дяденька! - говорит.
- Чего тут сидишь во тьме? На солнышко пошли!
- Ой, дяденька! Спасибо, что пожалел! - говорит. - Только ты беги без оглядки отсюда, за мной Пропади Пропадом вот-вот пожалует.
- Что за чудо-юдо? Не знаю такого! - удивился солдат. - За какую, однако, провинность он тебя к себе забирает?
- Моя вина невелика, - плачет девица. - Пекла я блины да и опрокинь тесто, а батюшка мой в сердцах заругался: «Пропади ты пропадом под Калинов мост!» Тут и набилась в избу всякая нечисть. Настращала батюшку. Тому делать нечего, никто его за язык не тянул. Вот и привёл он меня сюда, под Калинов мост.
- Ну ладно, - говорит солдат, - с тобой посижу, погляжу на Пропади Пропадом, велика ли страсть.
Только сказал, брёвна на мосту заходили, колёса да копыта по брёвнам застучали.
- Лёгок на помине! - Выхватил Орешек саблю да и побежал вон из-под моста, чтоб манёвр в бою был, коли бой приключится.
Глядит - карета. Да такая чёрная, словно её в дёгте вымазали. Вместо коренного - козёл, а по бокам - прежний царь с царицею, с того света.
Вышел из кареты пан. Усы на сажень, кафтан атласный, в шапке - красное перо и глазёнки, как горящие угли.
А так - обыкновенный пан. Разве что сапожки из козлиной кожи да вместо каблуков - копыта.
- Ты чего тут, солдат, делаешь? - спрашивает Пропади Пропадом.
- Тебя дожидаюсь.
- Так я не за тобой, за девицей.
- А мне её жалко.
- Уж не биться ли за такую замараху вздумал?
- А почему не биться, буду биться. Какая бы ни была, а душа человеческая. Дело у меня такое, солдатское, за слабого стоять.
- Знаю, Орешек! Солдат ты добрый. Из ружья палишь, саблей рубишь. Только со мною долго не навоюешь. Ни пуля, ни сабля меня не берут.
- Да уж, наверное, так и есть, - согласился Орешек. - Однако ж без боя человеческую душу тебе не отдам.
Выскочил солдат на мост, саблю из ножен выхватил…
Захохотал Пропади Пропадом, закатился. И что за диво: и за мостом он, у самой воды. И возле леса тот же самый пан красноглазый. И на лугу! И там, и здесь, и где его только нет, впереди и позади.
Орешек прищурил один глаз, прищурил другой, начертил вокруг себя саблей круг, ружьё с плеча снял да и бах-бах, чтоб нечистой силе неповадно было солдату голову морочить.
И ни пана, ни кареты с козлом да с бывшими царями. Гремит, катит на солдата бочка. Чем ближе, тем больше. Выше леса. Орешек перед той бочкой меньше муравья. И уж вот она, налетит - мокрого места не останется.
Тут солдат Орешек, чтоб зря-то не пропасть, кинул саблю свою на дорогу. Сабля кривая, наехала на неё бочка да и в сторону - бряк с моста на камни. Обручи полопались, доски посыпались. Такой грохот пошёл, словно целый город завалился.А на солдата коршун с неба упал. Ещё и не добрался до солдатской дублёной кожи, а с когтей уже кровь капает.
Орешек то присядет, то ружьём отмахнётся. Коршун всё злей нападает, того и гляди, в глаза вцепится.
Схватил Орешек кусок обруча да как кинет его наотмашь. И застонала птица человечьим голосом, наземь рухнула с перебитым крылом.
Только солдат дух перевёл, а у коршуна пёрышки все взъерошились, зашевелились, и загудел, заплясал по небу чёрный клубок пчелиного роя.
Сбежал Орешек с моста под мост, сорвал с головы кивер, давай воду из реки черпать и на пчёл брызгать. Тут они и повисли, как борода, на калиновом бревне.
Солдат, долго не думая, ранец снял, пожитки вытряхнул, подставил ранец, смахнул в него рой, закрыл, ремни застегнул да и придавил горючим камнем.
- Ступай себе домой, девица, - говорит Орешек. - Все твои напасти позади.
Тут девица улыбнулась, водою проточной умылась, и увидел солдат: замарашка-то - красавица.
Провожала Малаша-милаша избавителя за Калинов мост, а потом по лужку пошла до лесу, а потом и через лес до пустоши.
- Так бы шла и шла за тобой, - сказала солдату, - да не зовёшь ты меня в даль дальнюю, в жизнь бесприютную.
И сказал солдат Орешек Малаше-милаше:
- Покойных дорог у солдата не бывает, потому и не зову в даль дальнюю. А в жизнь свою бесприютную, однако, зову, коли не страшно тебе, девушка, быть солдатской женою.
- Страшно, - говорит Малаша-милаша, - да без тебя теперь жизнь не жизнь.
- Коли так, жди меня на обратной дороге. Проведаю матушку мою, испрошу у неё благословения, да и пойдём с тобою, душа моя, рука об руку, одной дорогой, а велика ли она будет, коротка ли, то судьба наша знает. Мы не сплохуем - злыдню тощую не повеселим.
И на том они расстались.
И махала Малаша-милаша вослед солдату рукою, а солдат шёл да всё оглядывался, покуда дорога прямо вела.
…Шёл солдат Орешек, шёл да и встал. Как же без ранца - непорядок в амуниции.
Поворотил назад.
Подошёл к Калинову мосту, глядит: на месте ранец, горючим камнем придавлен. Вокруг пожитки солдатские пораскиданы, цены невеликой, но все для жизни нужные.
Призадумался солдат Орешек. Вытрясти из ранца нечистую силу - хлопот потом не оберёшься, и бросить ранец тоже никак нельзя.
Вспомнил тут солдат своего унтера Ивана Спиридоныча. Унтер Иван Спиридоныч о солдатской амуниции говаривал: «Солдат потому и солдат, что всякая вещь при нём и для его солдатской надобности во всякий час прилежна».
- Эх! - говорит Орешек.
Сдвинул горючий камень, взял ранец, открыл да и тряхнул на воду. Там ведь пчелиный рой сидел. Ан нет! На то она и нечистая сила, чтоб честного человека дурачить. Полетела из ранца пыль, мелкая, едкая, столбом пошла!
У самой пропащей бабы в избе столько пыли не наберётся.
Чихнул солдат Орешек и подумал про себя: «Вот тебе и Пропади Пропадом».
Тут засвербил в ухе тощий ветерок, чудится Орешку, будто говорит кто-то:
- Дождёшься ты у меня, солдат! Узнаешь, как совать нос не в свои дела.
Не стал солдат Орешек на словах с нечистой силой спорить.
Покрутил пальцем в ухе, протёр свой ранец пучком травы, пожитки сложил и - в путь-дорогу.Идёт солдат Орешек лесом. Деревьям в том лесу тесно. Небо над дорогой закрыли. Темно. А по верху-то ветер всё у-у-у да у-у-у! И не понять: может, это не ветер, а волк.
Солдат ничего! Шагает!
Вдруг задрожала земля под копытами да под колёсами. Нагоняет солдата карета о шести лошадях цугом.
Орешек - на обочину, пропускает поезд. А возница лошадей вдруг осадил да и машет солдату: становись на запятки, домчу.
Коли приглашают, чего упираться.
Вскочил Орешек на запятки, гикнул возница на лошадей. Они и взялись с места. И понесли. Да так, что ветер в ушах, как щенок, скулит, жалуется. В глазах рябит. Колёса уж и не крутятся, юзом пошли. Карета по дороге, как по морю, с боку на бок переваливается. Заденет за куст какой - не приведи господи, что будет. Щепы не собрать.
Зажмурился Орешек. И сразу тихо стало. Ветер улёгся.
Глаза открыл - небо, солнышко.
Смотрит, что за оказия!
Сидит он в вороньем гнезде, на вершине высоченной сосны, на самом краю леса. На той самой опушке, где с Малашей-милашей расстался.
Делать нечего.
Слез с дерева.
Смолу с рук ободрал да и пустился в путь той же дорогою.
Шибко осердясь на себя, шагал. А как не сердиться? Попался на проделки Лешего. Кому-кому, а солдату такая промашка - обидная.
Пора бы и на привал, солнце в зените, да Орешек упрямится, шагает.
И нагнал мужичонку на телеге.
- Далеко ли, служивый, путь держишь? - спрашивает мужичок. Корявенький такой, бородёнка запущена, глазки заспанные.
- Домой иду, - говорит солдат. - Матушку проведать.
- Садись, подвезу.
- А чего ж не сесть?
Сел солдат в телегу. Заскрипели. Скрип да скрип. Скрип да скрип. Кинуло Орешка в сон. Только клюнул - посвежело. Воздухом потянуло. Зевнул Орешек. Смотрит - в том же вороньем гнезде сидит.- Ну погоди, дедушка! - говорит Орешек. - Будет и на моей улице праздник.
Слез с дерева и опять пошагал, по той же дороге малоезженой.
Далеко ушёл.
Поредел тёмный лес. Там поляна, здесь поляна. Смотрит - лошадь пасётся.
Остановился солдат, прищурился и дальше потопал. Тут ему стыдно стало.
- Этак я и сам себе верить перестану.
Вернулся. Достал из ранца верёвку, сплёл уздечку. Сел на лошадь, вдарил её по бокам да и очутился в тот же миг в вороньем гнезде.
- В третий раз, дедушка, твоя взяла! - Тут уж солдат Орешек не осердился, засмеялся.
Слез с сосны, а уже темень. Весь день шагал, только вот ушёл не больно далеко.
Сел солдат под сосною.
Пожевал солдат кус хлеба, сапоги снял, портянки перемотал и пошёл дорогой малоезженой, но своими же ногами топтанной.
Пошёл, пошёл голубчик, тьмы ночной не страшась.
А черно кругом, словно в печку залез: руку поднеси к носу - не увидишь. Только Орешек не на глаза надеется, а на свои солдатские ноги. Солдатские ноги как добрый конь. Отпусти их, сами собой приведут к жилью.
Ветер подул, тучи развеял.
Явились на небе звёзды. Света от них не много, но сердцу с ними веселей. Дорога-то солдату попалась - не приведи господи. Лес со всех сторон обступает, как в чулане тесно.
Вдруг смотрит солдат Орешек и не верит - огонь впереди. Днём, когда на каретах катил, жилья не встречал, а ночью - извольте радоваться.
Огонёк светит, манит. Солдат Орешек хоть и не верит глазам, а шагу прибавил.
Подошёл ближе: видит - чудо! Не в избе огонь горит, и не костерок это. Под землёй золотой сноп золотыми колосьями играет. Клад!
Подивился, но с дороги своей не свернул.
«Или дедушка опять шалит, глаза отводит, - думает Орешек, - или ещё какая нечистая сила».
Прошёл мимо. Десяти шагов не ступил, из-под ног, на самой дороге - свет. Так и шибает в глаза!
Вроде бы печку топят, да вместо поленьев - камешки живым огнём горят: синим, красным, белым, как день. Добыть такой камешек - и сыт будешь, и нос в табаке.
Солдат Орешек переступил клад и своей дорогой идёт, пыхтит. Жарко ему всё же. Искушение! А нечистая сила тоже в раж вошла. Каруселью чудеса крутит.
Направо - на дереве на золотых цепях сундук хрустальный висит. В сундуке - платье королевское, пером жар-птицы подбитое. И корона там, и яблоко, и другой королевский причиндал.
Налево - белая свинья мордой землю роет, а из-под рыла всякая драгоценная всячина: запоны, побрякухи, безделухи, обглядухи.
Назад поглядеть: на дубу - куриное гнездо. В гнезде селезень - золотые пёрышки: утицу серебряным клювом в голову клюёт, а утица с испугу алмазные яйца роняет.Впереди и подавно - мельница. Чего мелет не видать, только из-под жернова на дорогу золотой песок без роздыху и остановки сыплется.
Конь вдруг заржал. Объявился под деревом, на котором сундук хрустальный с королевской одёжей. Мол, бери, садись, поезжай! В любом королевстве примут и принцессу в жёны дадут.
Засмеялся солдат Орешек.
- Э! Как нечистая сила изгаляется!
Тут все клады и рассыпались прахом, только вонь от них пошла, словно гадость какая сгорела.
В лесу просторней стало. Дорога забелела, звёзды замигали.
Совсем солдат Орешек ноги отшагал, идёт, на ходу спит. Можно бы и под деревом лечь, да место уж больно ненадёжное.
Глядь-поглядь - огонёк! Лучину в избе полуночник бессонный жжёт.
Лучине солдат Орешек поверил, свернул с дороги.
Подошёл ближе - забор. Ищет ворота, да никак во тьме не найдёт.
- Эх! - говорит.
Перелез через забор. Собаки не слыхать, а изба не изба - терем! Взошёл на крыльцо - дверь не затворена. Орешек в сени, о косяк, однако, постучал.
- Хозяин! Нельзя ли прохожему солдату переночевать?
В ответ - молчок. Только лучина мигнула да и погасла.
Назвался груздем - полезай в кузов.
Переступил Орешек порог. Тьма - глаз выколи. Вдруг под ногами два зелёных огонька зажглись.
- Здравствуй, кошачье племя! - обрадовался солдат живой душе. - Коли за хозяина, принимай! Гость и голоден, и от устатку с ног валится.
Глаза погасли, а зажглись уж возле печи. Заслонка в печи, как дверь в амбаре. Отставить - сил не хватило, а вот уронить - как раз.
Дохнуло из печи, будто из угольной ямы. От жара не то что в избе, в лесу посветлело.
Видит солдат: вместо поленьев - деревья, котёл о сорока вёдер до краёв мясом набит.
Чует Орешек - о сапог его кто-то трётся. А это кот! Чёрный, тощий - заморыш заморышем.
Завёл в котёл деревянный половник и вычерпнул две дюжины перепёлочек. Одну дюжину коту, другую себе.
Только пёрышки ощипал, слышит: пик да пик. Прежалобно. А это птичка - синие пёрышки в клетке пикает. Насыпал Орешек пичуге хлебных крошек из своего ранца, сам приговаривает:
- Кушайте, ребятки!
Кот кушать кушает, а мурлычет свое:
- За жа-лость хо-зяин тебя не пожа-лует!
Тут лес ходуном вдруг заходил.Пичуга - молчок, кот - за печь, будто его метлой шваркнули. Орешек за котом.
Распахнулась дверь, будто её бурей вышибло. Явился в дом хозяин, Верлиока одноглазый.
За спиной Верлиоки - рыбачья сеть, а в сети вперемежку: косули, кабаны, рыба и птица.
Кинул Верлиока добычу у порога, а сам к печи.
- Кто погасил лучину? Кто уронил заслонку?
Дунул на огонь - печь изморозью покрылась. Котёл вытащил и давай жрать всё что ни попадя: с рогами-копытами, с чешуёй, с пером, с шерстью мохнатой.
Котёл языком вылизал, свалил в него добычу и - в печь. Плюнул-дунул - огонь и занялся.
Сел Верлиока на лавку, упёрся глазом в печь и говорит:
- Что мне кирпичи, я сквозь землю на три сажени вижу. А ну, выходи незваный гость.
Орешек упираться не стал, вышел.
- Поиграй со мной, солдат, - говорит Верлиока. - Да смотри, как заскучаю, так и съем тебя, с ружьём, с саблею.
- В догонялки с ним поиграй, - мурлычет кот из-за печи.
- Догонялки игра старая, - говорит солдат. - Я другую знаю: погонялки.
В ту пору, на солдатское счастье, месяц на небо взошёл.
Подставил Орешек бляху, что на ремне, под лунный луч, лунный заяц и скакнул на стену.
- По зубам ли тебе, Верлиока, этакая дичь? - и на потолок зайца посадил.
Верлиока-то как сиганёт - дыру башкой в потолке прошиб, а заяц уж на полу.
Верлиока наструнился, напыжился - шмяк об пол! А заяц у него на носу. Верлиока размахнулся, развернулся да так хватил себя по носу, что и дух вон!
- Эй, ребята! - говорит Орешек коту да птичке - синие пёрышки. - Не повезло с ночёвкой. Ну да солдату весь белый свет - дом родной.
Отворил он клетку, отпустил пичугу на волю. Загасил огонь в печи.
- Отъедайся, Кот-коток, вострый коготок, да и гуляй себе на свободе.
Отворил двери, окна и вышел к другу своему, к Месяцу Месяцевичу.
- Постой, братец, на часах, солдату спать пора. Земля - перина, одеяло - небо, заскорузлый корень - подушка, а сны сладкие.
Спит солдат, а месяц на часах стоит.Пробудился Орешек, когда птицы уж все песни спели. Поглядел по сторонам: лес - зелёный, небо - синее. Вспомнился вчерашний день, и только головой покачал:
- Хитра нечисть, а всё ж человеку не ровня. На гадости только и хватает ума.
Переобулся солдат. Нет воды - росой умылся. Хлеба нет - щавельку пожевал. И в путь. Ать-два, ать-два - тут и лесу конец.
Лужок в ноги ластится. Речка по лужку - донышко золотое. Вместо моста - дерево с берега на берег. А на дереве этом - человек. Подошёл Орешек поближе, так и есть - человек. Девка!
Платье на ней зелёным огнём отливает. Волосы чёрные, как чёрная мгла, а руки белые. В руках - гребень золотой.

Чешет девка волосы гребнем, а сама с солдата глаз не сводит. И всё смеётся, смеётся. Да и сказала вдруг:
- Орешек, что же ты под ноги себе глядишь? Этак и счастье своё прозевать недолго. Иди ко мне! На брёвнышке посидим.
- Отчего же не посидеть! - сел Орешек на брёвнышко, смотрит на девку. - Вот он я. Чего ещё скажешь?
- Скажу - невежливый ты, солдат. К девушке нужно с ласкою подходить, с пряничком. Тогда и тебя полюбят. Клади мне голову на колени, я тебе волосы золотым моим гребнем расчешу, может, и поумнеешь наконец!
- И то правда! - Снял Орешек кивер да и лёг к девке головой на колени.
Запустила девка солдату гребень в волосы, а сама песенку запела:
На Ивана упрямого - кнут,
Захару - с три короба наврут.
Георгию - слава, Петру - хвала,
Тихому Тихону - хлеб да халва.
На Орешка есть Чертовка,
Девка ласковая да ловкая.
Тут Орешек глаза совсем закрыл да как вскочит. Гребень-то и остался у него в волосах.
- Куда же ты? - кричит Чертовка. - Уж я тебя так полюблю, ни одна девка так полюбить не сумеет.
- Недосуг мне, - говорит Орешек. - Заждались меня.
Перешёл речку вброд, да и ать-два, ать-два!
- Гребень отдай! - вопит Чертовка.
А солдат: левой-правой, левой-правой, да и нет его.
Лучшая дорога - которая домой ведёт, а солдату такая дорога во сто крат милей. Пуля-дура его миновала, а врага он и сам обхитрил.
Только примечает солдат Орешек: что ни верста, то в ноги ему - две дороги на выбор. Раз пошёл направо, другой раз - налево.
Солнышко на закат, а жилья человеческого всё нет и нет. С одной стороны озеро ему блеснёт и с другой стороны - озеро. А вот уж и лес по колено в воде стоит, да и дороги не стало.
Забрёл Орешек на болото на ночь глядя. Призадумался.
Не о жилье человеческом уже думает - какое здесь жильё, - хоть бы где место сухое найти, ночь переждать. Не цапля ведь, чтоб стоять в воде по колено.
Приметил кочку высокую.
Шаг сделал - по грудь в воду ушёл. Смотрит, а кочка занята: то ли птица какая-то чёрная сидит, то ли козёл. И крылья будто бы, и рога.
Солдат долго не думает. Схватил Орешек болотную животину, а она как прыснет. Потянула солдата по болоту, только брызги летят во все стороны.
Вспомнил тут Орешек своего унтера Ивана Спиридоныча, чего тот про болота сказывал. И пришло на ум - Анчутка по болоту его тягает, бесёнок водяной.
«Страсть, конечно, божия, однако и пострашней бывает», - подумал про себя Орешек и давай Анчутку руками тискать, чтоб силу солдатскую почуял.
Анчутке больно стало, да и притомился: солдат при ружье, при сабле, при сапогах.
Ухнулся Анчутка в лесную чащобу и только отпыхивается. Орешек видит - место сухое, однако Анчутку не пускает, как гаркнет на беднягу:
- А ну, выноси меня к человеческому жилью, не то все кости тебе пересчитаю!
Анчутка и взмолился голосом человеческим:
- Тише, солдат! Дедушка проснётся, и тебе, и мне несдобровать.
Глядит солдат на чудо болотное, удивляется. Перья у Анчутки - верно птичьи, мордочка махонькая, с кулак, не то кошачья, не то собачья - не поймёшь, а на голове рожки козлиные. И чёрный! Ну будто из трубы вылез.
- А чего же тебе-то, страшиле этакому, на болоте бояться? - спрашивает Орешек. - Ты здесь свой!- На болоте всяк дедушку боится, - говорит Анчутка. - А я в кабалу к человеку попал. Заспался. Дедушка за такое в тину закатает.
Тут как ухнет на болоте, как булькнет. Вылез из пучины дедушка. Уж до того зелёный да корявый, что и рассказать о том невозможно.
Анчутка сидит, не шелохнётся.
Водяной бороду задрал.
- А где ж луна? Разбудили, неслухи. Всё гомонят-гомонят! Вот я вам! - погрозил лапой неведомо кому, зевнул и под воду ушёл.
Заворочался Анчутка, крылья свои лохматенькие оправил да и говорит:
- Держись, солдат, полетим. Отвязаться бы от тебя поскорей.
Порхнул в небо, как глухарь, понёс. А силёнок маловато.
Солдат Орешек ноги о вершины деревьев поотшибал.
Глядит Орешек - огонёк на болоте зажёгся. Горит, но мигает. И вдруг - пошёл. Пошёл-пошёл, да всё кругами. Тут ещё один огонёк объявился. Ещё.
Вдруг - трах!
Хватил Анчутка солдата крыльями по глазам да как шарахнется в сторону. Орешек руки-то и разжал.
Но на то он и солдат, чтоб скоро соображать. Успел-таки ухватить Анчутку за мохнатенькое его крылышко.
- Увва-а!
Завопил Анчутка, да так, что кони в табунах присели от страха. Не летит уже - кувыркается по небу. Ну и хлопнулся на прошлогодний стог сена.
- Отпускай, - стонет.
- Шею бы тебе свернуть за козни твои, - говорит Орешек. - Ну да ладно, гуляй. А чтоб не забижал солдат, вот тебе моя памятка.
Выломал у Анчутки пук мохнатых перьев и отпустил на все четыре стороны.
Только бесёнка и видели. Стрелой на болото умчался.

Поглядел на себя солдат Орешек: не годится в стогу ночевать. Мундир в тине, мокрый, в сапогах хлюпает.
Скатился Орешек со стога, пошёл в деревню. Крайняя изба ночного гостя не пугается. Постучал солдат в крайнюю избу. Отворила ему дверь старуха. Поглядела на солдата - и ну хихикать.
- Явился - не запылился! А уж мокрый, как курица. Как такого в избу пустить - наследишь. Ступай-ка, солдат, в баню. Она у меня нынче топленная. Обсушись, помойся с дороги, а уж тогда и в избу просись.
- Отчего же не помыться? - говорит солдат Орешек.
И отправился, не смутясь позднего времени, в баню.
В предбаннике по углам ветер свистит, холод по полу катает.
- Неужто старуха шутку со мной сыграла, - думает Орешек.
Открыл дверь в баню, а там, как в печке.
Обрадовался Орешек, разделся, прихватил с собою Анчуткины перья и нырнул в банную благость.
Камни в печке красные, от них и свет, да ещё пеньки гнилые по углам мерцают.
- Со мной пришёл мыться? - спрашивают Орешка.
Тот туда-сюда глянул и видит: белый-белый старичок на верхнем полке сидит.
- Здравствуй, дедушка Банник! - говорит солдат. - Не знал я, что твоя теперь очередь. Могу и обождать.
- Отчего же, давай вместе мыться. Места хватит - силёнки бы хватило.- Да кто её, силёнку нашу, измерял, - говорит Орешек. - Будет жарко, я вот пёрышками обмахнусь.
- А что это у тебя за перья? - спрашивает Банник.
- Да память по Анчутке. Из крыльев его надрал.
- Ахти! - удивляется Банник. - Лихой ты, видать, солдат!
- Какое там! - говорит Орешек. - Я обыкновенный. Вот мой унтер Иван Спиридоныч - старослужащий солдат, тот - калач тёртый.
Орешек разговоры разговаривает, а сам в шайку уже и воды налил, и веник сыскал.
- Давай, дедушка, похлещу тебя! Самому небось не больно сручно.
- Будь добрый! - согласился Банник, а сам на перья поглядывает.
Солдат и говорит:
- Если хочешь, могу и перьями, мне Анчуткиного добра не жалко.
- Уважь, - кивает Банник, - перо-то, чую, шёлковое.
Уважил солдат хозяина бани, а тот и говорит:
- Теперь ты ложись! Да не бойся. Неохота мне угаром тебя морить. У самого потом голова, как худой котёл, и трещит, и пищит.
На славу солдат Орешек помылся, попарился. Подарил Баннику Анчуткины перья напоследок, а тот его табакеркой отдарил.
- Откроешь, - говорит, - потихоньку. Тут на всех чих и нападёт. А тебе - ничего! То-то смеху! Я ведь - пребольшой шутник.
Засмеялся, на камни ковшик водицы кинул, закутался в пар, как в простыню, да и пропал.
Увидала старуха солдата, по-кошачьи фыркнула:
- Живёхонек!
- Хорошая у тебя баня, бабушка, - говорит солдат. - Спать клади. Разморило.
- Вот тебе тулуп. Вот тебе другой, - говорит старуха. - На один ложись, другим укроешься.Лёг солдат Орешек и захрапел, да так, что все старухины мыши в подполье попрятались, а старуха радуется:
- Спи, голубчик, спи! Авось и до смерти заспишься!
Зажгла в печи малый огонь, поставила на огонь ведёрный чугун да и принялась варево поганое варить. Травки-отравки в тот котёл кидает, сама приговаривает:
Поспевай, зелье,
Поспевай, зелено.
Шуба тоща, будь моща,
Зубы железны, сердце из олова,
Восстань, воспрянь
На солдатскую голову.
Чует солдат Орешек: тулупы сами собой зашевелились. Смекнул - нечистое дело. А старуха вдругорядь наговор бормочет. Из котла собачий дух пошёл, тулупы обернулись двумя псами. А ворожея уж и третий раз песню свою проклятую завывает:
Поспевай, зелье,
Поспевай, зелено…
Солдат Орешек взял да и открыл табакерку - подарок Банника, псы как раз и ожили, вскочили на ноги. Языки у них до полу, огненные, а глаза - как оловянные пуговицы. Сожрут и не увидят, чего на зубах смололи.Не уцелеть бы Орешку, да спасибо табакерочке. Поднялись звери-псы на задние лапы да как… чихнут. Стоят два дуралея и друг перед дружкой: ап-чхи! ап-чхи! Старая ведьма кулаком на них замахнулась, да и недомахнула:
- Ап-ап-ап-чхи!
Поднялся Орешек с пола, табакерку в одной руке держит, а другой саблю достал. Старуха, однако, смерти своей дожидаться не стала, вскочила на метлу да - в печь. Из печи высунулась, в четыре пальца свистнула и - фьють в трубу, а за нею псы её оглашенные. До третьих петухов в лесу чих стоял.
Лёг солдат Орешек на старухину постель, табакерочку рядом с собой поставил, чтоб ещё кому не вздумалось сон доброго человека тревожить, да и выспался всласть.
Утром умылся, саблей побрился, нашёл в печи чугунок с кашей, поел, и опять жить хорошо.
Идёт Орешек, песенку солдатскую посвистывает, во все стороны поглядывает.
- Вот тебе и раз!
Луг. На лугу на красном стуле сидит барин, чубуком дымит, смотрит, как землю пашут. Да вот дивное дело! Вместо коня в соху мужика запрягли. Тянет соху один, а погоняльщиков у него трое.
Подошёл Орешек к барину и говорит:
- Ваше благородие! Я человек мимохожалый, во многих землях был, но такого не видывал, чтоб на людях пахали.
- Ступай прочь! - говорит барин. - Не то мужика выпрягу, а тебя впрягу.
- Не могу я прочь пойти, - отвечает Орешек. - Я - солдат. Солдат мимо чужой беды не проходит.
Скинул ружьё с плеча, наставил на рукастых слуг и командует:
- Мужика выпрячь! Ать-два!
Слуги, на ружьё глядя, сговорчивые, выпрягли мужика.
- Барина запрягай!
Запрягли барина.
- Паши!
Барин кричит, грозится, соху не тянет.
Солдат как щёлкнет курком на ружьё. Слуги и давай барина настёгивать.
- За что они тебя так? - спрашивает Орешек мужика, а тот дышит не отдышится.
- Лошадь, - говорит, - Мопопа забрал.
- А какая же нынче пахота? - спрашивает Орешек. - Самое время косить.
- Самое время, - говорит мужик, - да Мопопа велел луга перепахать, каменьями засеять.
- А кто это Мопопа? - удивился солдат.
- Мы про него мало ведаем, - отвечает мужик, - только он теперь хозяин здешней земли. Все баре ему нынче поклонились.
Тут солдат Орешек ружьё на плечо закинул да и командует:
- Ступайте все по домам да живите, как прежде жили.
Слуги на землю кинулись, и барин с ними.
- Помилуй, солдат! Мы лучше поле вспашем друг на дружке, чем указ Мопопы не исполнить.
- Не тряситесь, - говорит Орешек. - Лучше укажите мне дорогу к Мопопе.
Барин рад от солдата избавиться, показал дорогу.
- Избавишь, - говорит, - нас от Мопопы, все наши благородия царю бумагу напишут, чтоб тебе чин дали.
- Отчего не избавить, избавлю! - храбрится Орешек. - Не таким рога сшибали. Только уговор, барин: обидишь мужика, тогда и я тебя обижу.
С тем и разошлись.
Отправился солдат в путь, а сам думает:
- Повезло мне, дорога к Мопопе та же самая, что домой.
Подумал этак да язык себе и прикусил. Неужто Мопопа водворился в родной его деревне? Да и кто таков? И вспомнил Орешек Пропади Пропадом. Не его ли это козни?
Тут как раз ворона над головой солдата каркнула:
- Кар! Кар! Будешь знать, как нечистой силе перечить!
Ветер по вершинам забушевал.
- Шуу! Шуу! Будешь знать, как нечистой силе перечить!
Дерево надломилось, грохнулось на дорогу. Выскочил из дупла бельчонок да и свистнул:
- Фьють! Фьють! Будешь знать, как нечистой силе перечить.
Остановился солдат Орешек. Огляделся.
- Не знаю, - говорит, - где ты, Пропади Пропадом, рожу свою прячешь, а только так тебе скажу: волков бояться - в лес не ходить.
И пошёл, пошёл своей дорогой. Ать-два! Ать-два! Идёт Мопопа - все бегут.
Стоит Мопопа - все лежат.
Сидит Мопопа - всяк смерти ждёт.
- А какого он обличья? - спрашивает Орешек встречных людей. - Велик ли, мал?
А в ответ одна и та же песня:
- Идёт Мопопа - все бегут, стоит Мопопа…
На рожон дурень лезет. Бывалый солдат потому и бывалый, что сначала семь раз отмерит, а потом уж оттяпает.
- Где он, Мопопа? - спрашивает Орешек.Молчат. И старые молчат, и малые. Махнут рукой на дорогу, да и весь сказ. Привела та дорога солдата Орешка к родной деревне. Прийти пришёл, но объявиться повременил. Залез на старую сосну, глядит сверху. Не видно Мопопы. Деревенька маленько захудала. Одна изба покривилась, другая прохудилась, третья на ветру колышется. А так ничего, видно, что живут люди.
Забрался солдат Орешек в колодец, разговоры кумушек послушать. Стоит в воде по грудь, не шелохнётся, а ухо - торчком! Только что за притча - не судачат бабы, как бывало. Воды наберут - и прочь.
Вылез солдат Орешек из колодца, в лесу обсушился, ружьё почистил, зарядил, саблю брусочком направил. И так ловко прокрался к родной избёнке - даже тень свою обманул. Дверь отворил - матушка у оконца пряжу прядёт.
Поглядела матушка на Орешка, палец к губам приложила и глазами на сени показывает.
Всё понял солдат. Ружьё с плеча долой, развернулся…
Стоит в углу, сеновал башкой подпирает здоровенный мешок. Ноги у этого мешка - мешки, руки - мешки, голова - мешок, а про пузо и говорить нечего.
На том мешке, что вместо головы поставлен, рот, нос, глаза углем нарисованы; ухо одно, глаз один большой, другой - маленький.
Стоит Мопопа, не шелохнётся, делает вид, что нет его.
Солдат Орешек - не промах.
Пальнул в Мопопу из ружья да и вон из дому.
Обернулся, а Мопопа крышу башкой поднял - уже во дворе. Дырка в груди дымится, да, видно, мешку от пули не больно.
Выхватил солдат саблю и на Мопопу. Рубанул сплеча! Не берёт. Словно в стог сена саблей ткнул. Мопопа с боку на бок перевалился - да и вот он, руку-мешок занёс уже было над головой Орешка.
Отступать солдату пора. Он и отступил. А что делать, если ружьё врага не берёт и сабля тоже.
Бежит Орешек что есть духу по деревне, а Мопопа с боку на бок переваливается, за спиной пыхтит. Загнал солдата вконец, споткнулся Орешек о коренья старого дуба, упал, вскочил. Тут его по голове таким тяжёлым, таким пыльным мешком вдарило, что и сам, как мешок, рухнул, и темно в глазах стало. Очнулся солдат Орешек: что такое?
Верёвками к дереву привязан, да так туго, и пошевелиться невозможно.
Сверху ему далеко видно. Деревня вот она, а в деревне будто бы праздник затевают. Столы на улицу вытащили, избы ветками убрали, а люди как вымерли.
- Пропал ты, солдат! - скачет барин под деревом. - Совсем пропал. Приказано тебя сжечь. Я уже и мужиков в лес за дровишками послал.
И точно! Плетутся нога за ногу мужики из лесу, дрова на себе тащут. Принесли, сложили под деревом.
- Зажигай! - торопит барин. - Солдата до свадьбы велено спалить.
Сам и огонь добыл, а дрова не горят. Уж такие это сырые дрова, словно их из болота достали. Да так оно и было.
- Негодники! - вопит на мужиков барин. - Марш в лес, не то я вас вместе с солдатом на том же дереве изжарю.
Мужики в лес отправились, а солдат Орешек призадумался, как же помочь себе.
- А чья это свадьба? - спрашивает.
- Его препыльности Мопопы! - отвечает барин.
- Какая же дура за него идёт? За мешок с трухой?
- Девица Маланья, за ней на карете поехали.«Ну ладно, - думает солдат Орешек. - Себя спасти - четверть дела, полдела - Малашу спасти, а дело - людей от Мопопы избавить».
И ещё думает: «На доброе жадным я не был, не оставят меня в беде».
Тут ему на ухо и сказали:
- Мяу!
Кот пожаловал! Тот самый кот, которого Орешек у Верлиоки до отвала накормил.
- Этого, что ли? - башкой на барина показывает, а сам верёвки лапой дерёт, вот и руки уже свободны.
- Этого, что ли? - опять спрашивает.
Барин глядит на кота, трясётся.
- Коты людям не страшны! - говорит.
- Ну это смотря какие! - Обиделся кот, да как фыркнет, как сиганёт с дерева на барина, а тот, слабый человек, бух наземь - и глаза закатил.
Освободился солдат Орешек от пут и в лес подался. Кот за ним. Сели на полянке, задумались.
- Как же это Мопопу-то одолеть? - спрашивает Орешек.
Кот лапой по усам туда-сюда провёл и отвечает:
- Должно быть, без мышки тут не обойтись.
- Мышку я тебе словлю, - говорит солдат, - а куда её деть?
- В Мопопу запустить, в прореху от пули твоей.
У солдата в затылке зачесалось.
- Не больно простое это дело. Однако попробуем. Как говорит мой унтер Иван Спиридоныч: кивер раньше порток надевать не след.
Раскопал Орешек норку, поймал мышку. В платок завернул, в карман положил, а тут и задрожала земля от конского топота: шестёрка коней карету мчит.
В карете Малаша-милаша слёзки льёт. За мешок ведь замуж выдают, а мил-друг, солдат Орешек, без следа канул.
Карета всё ближе, ближе, и вот беда: не идёт на ум солдату, как ему остановить лихих коней, как с Малашей на единый миг свидеться.
Но на то он и солдат, чтоб думать быстро. Выхватил из-за пазухи золотой Чертовкин гребешок, кинул перед конями. И вот уже ни дороги, ни поляны - встал перед каретою дремучий лес. Солдат Орешек дверцу кареты отворил да и говорит:
- Здравствуй, Малаша-милаша!
Обвила девушка милого руками, к сердцу крепко прижалась.
- Не чаяла тебя повидать! Бежим скорей, покуда Мопопа не явился.
- Мы-то от него убежим, другие не убегут, - отвечает Малаше Орешек. - Вот тебе мышка, пусти её Мопопе в прореху от моей пули. Я ему в грудь угодил. И ничего не бойся. Недолго Мопопе бесчинствовать.
А по лесу треск, шум. Мопопа ломится. Передал Орешек Малаше мышку да и был таков.
Привёл Мопопа невесту в деревню. Встал посреди улицы. Малаша - по левую руку, по правую - женихова родня: Анчутка, Чертовка, ведьма косматенькая.
Солдат Орешек в копёшку сена забрался, наблюдение ведёт. Сабля наготове, и кот рядом. Видит солдат, Банника среди Мопопиных родственников нет. Обрадовался:
- Не всякий и ведьмак с тобой дружбу водит, Мешок! Да и гостей что-то нет.
Только барин с барыней перед Мопопой вьются, как мухи.
Мопопа поглядел, поглядел да как рявкнет:
- Гнать гостей на пир!Барин, словно петушок на жёрдочке, заскакал, кинулся на слуг, слуги - по избам, мужиков да баб в шею - свадьбу гулять. Бредут люди понурясь, кто в чём, неумыты, непричёсаны.
Говорит кот Орешку:
- Моя пора приспела.
Малаша-милаша стоит ни жива ни мертва, мышку в руке держит, а как пустить её Мопопе в дырочку, не ведает. Мопопа с Малаши глаз не сводит: один-то глаз у него с колесо, другой с копеечку.
Вдруг птичка - синие пёрышки! Вьётся над Мопопой так и этак, а он на птичку не глядит, упёрся глазищами на Малашу - и хоть пропади.
Поняла птичка, что до красоты её Мопопе дела нет, и уронила на него капельку. Что тут поднялось! Вся сатанинская дружина завопила, завизжала, кинулась птичку ловить, а Мопопа поднял свою руку-мешок и утёрся. Вот тут-то Малаша и сунула в прореху мышку. Завозилась мышка в Мопопиных нутрях, зашебуршила.
Услышал кот мышку - спину выгнул, когти выпустил, сиганул Мопопе на грудь, а мешок-то гнилой оказался, затрещал да и разъехался надвое. Посыпалась на землю всякая труха, ухнул Мопопа наземь и стал себе, кем был, - мешком негодным.
Нечистая рать взбеленилась было, да явился перед нею солдат Орешек. Табакерочку - подарок Банника - открыл.
- Пожалуйте! - говорит.
Народ честной встрепенулся, туда-сюда колыхнулся да и всем миром:
- А-а! Аа-пчхи!
Для нечистого племени человечий чох - всё равно что крик петушиный. Так и сдуло всех!
Тут и самого Орешка табачок пробрал, повело ему нос на сторону, да и - апчхи! - с Малашей разом!
Поклонились люди солдату-избавителю и сказали:
- Здоровьице вам, Орешек Иванович! Будьте и вы здравы, Маланья Лукинишна!
Рассыпались люди по избам, умылись, нарядились и вышли на широкую улицу весёлую свадьбу играть. Чего ж откладывать-то, коли столы готовы, жених с невестою вот они: жених - молодец, невеста - красавица. Орешек с Малашей матушке поклонились, а она их благословила.
Удалась свадьба на славу, и особая честь на ней была коту.
Тут бы сказке конец, да не всё сказано.Отпуск солдата невелик, пришла пора в обратную дорогу собираться.
Малаша-милаша и говорит:
- Я с тобой пойду, Орешек. В чужих краях, может, и лихо, да только в разлуке жить не хочу, и родителям моим поклониться нам нужно.
Орешек - лёгкий человек.
- Пошли, - говорит. - Мне ещё три года служить. С милой женой три года за год сойдут.
Попрощались они с матушкой, с соседями, с котом. Кота за его подвиг в деревне все почитают, каждый день ему как масленица.
Долго ли коротко, пришли Орешек и Малаша на хуторок. Выбежали из дома батюшка с матушкой и ну дочку обнимать, слезами поливать: навсегда прощались, а дочка вернулась, да не одна, с мужем. Тут сестрички из дому выпорхнули, как ласточки. Сколько их, и не сосчитать по пальцам.
Избавителю все рады, повели в дом, за стол посадили, угощали наперебой. Девицы хоровод водить пошли. Да только как покатилось солнце за леса, так и веселье кончилось.
Тут бы постель стелить, а все стали из дому собираться.
- Что за притча? - спрашивает Орешек.- Такая уж у нас доля, - говорят. - Завелась в избе нечистая сила. Днём спокойно, а ночью и единой минуты не усидишь.
- Всё неймётся ей! - говорит Орешек. - Негоже хозяевам на ночь глядя из дома бежать, под кустами по-звериному сидеть. В доме лягу.
- Слово зятя - тестю заповедь, - говорит крестьянин. - Только ты, солдат, голову под подушку клади, не ровён час - отшибут.
Постелила Малаша-милаша Орешку на лавке, поклонилась ему, всё семейство поспешило прочь из избы.
Позевал солдат, позевал да и на боковую.А в избе покойно, даже мышка под полом не скребёт. В сон потянуло. Орешек - бывалый человек, пустого геройства не понимал. Сказано - прячь голову. Отчего же не послушать доброго совета?
Лёг Орешек на жёсткий кулак, а голову пуховой подушкой закрыл.
И только глаза ему дрёмой смежило, ну словно по костякам дурак какой палкою затрещал, как по забору.
Где уж тут спать!
Приподнял Орешек край подушки - господи помилуй!
Половицы стоймя стоят: вкривь, вкось, а по ним, как смычок по струнам, скалка скачет.
В подполье то ли дым клубит, то ли лохмотья на сквозняке веют во все стороны. Завозился Орешек, чтоб получше разглядеть, да тут как шваркнут в него ведёрным чугуном.
Над самой подушкой о стену грохнуло, полилось.
А лавка - ну будто конь взбесившийся, то на дыбы, то взлягушки. Вцепился Орешек в лавку, а свистопляска пуще. Половицы хороводом пошли, потолок колесом прогнулся. Печь хоть и стоит на месте, но каждый кирпич сам по себе танцует. Не печь, а марево дрожащее.
- Однако довольно, нагляделся, - сказал себе Орешек. - Ночью коли службы нет, солдат спит. Завтра ноженькам топать да топать.
Пристегнул себя ремнём к лавке да и заснул.
Утром вскочил было - ни туда, ни сюда. О ремне вспомнил. Отстегнул себя от лавки. Огляделся. Половицы на месте, печка как печка, под печкой чугун.
А кости, однако, ломит, словно цепями отмолотили.
Задумался Орешек.Тут и вспомнился ему один рассказец унтера, старослужащего Ивана Спиридоныча. Ухватился за рассказец этот Орешек, как за ниточку, ну а хорошо за ниточку потянуть, то, как бы ни был велик клубок, размотать его - дело времени.Прибежала Малаша-милаша, увидала, что Орешек жив, здоров и весел, дух перевела.
- Чтой-то ты бледна нынче? - спрашивает Орешек, а Малаша отвечает:
- Ночь сегодня больно длинная выдалась, сон не шёл.
- А я так славно выспался, - говорит Орешек. - Ну, собирайся в путь-дорогу да зови батюшку, словечко ему на прощанье хочу сказать.
Позвала Малаша-милаша отца.
Говорит солдат:
- Вспомни, батюшка, ладно ли ты с соседями живёшь?
- И ладно и мирно, - говорит тесть.
Тут солдат Орешек пошёл за печку да и выдернул из потайного места сучок рогатый.
- Кикимору тебе кто-то в дом поселил.
- А ведь ночевала у нас тут побирушка косматенькая! - вспомнил крестьянин. - В тепло её пустил, на печь.
Вышел Орешек из дому, поломал сучок надвое и спрашивает:
- Далеко ли ты, Пропади Пропадом?
Запищал тут ветер по-комариному:
- Ой, солдат, век бы тебя не видеть!
- Вот и лети себе в Тридесятое царство, чтоб не путался под моими ногами.
- Рад стараться! - пискнул Пропади Пропадом и сгинул, как велено ему было, в Тридесятое неблизкое царство.
А солдат Орешек пошёл службу дослуживать. И Малаша-милаша с ним, со своим суженым, с Орешком свет Ивановичем.

Вышел солдат в отпуск, нанялся служить к скупому барину, в год - за сто рублей; помещик велел ему и лошадей чистить, и навоз возить, и воду таскать, и дрова рубить, и сад мести, словом сказать - не дает ему отдыху ни на минуту, совсем измучил работой. Отслужил солдат год и просит расчета. Помещику жалко отдавать деньги, стал доставать, а сам ревмя ревет:
- О чем вы, сударь, плачете?
- Да денег жалко!
- Экой ты барин! Ведь я тебе целый год прослужил; если бы ты мне прослужил три дня, так я б тебе отдал сто рублей и слова не сказал.
- Три дня - немного, - думает барин.
Пошел советоваться с барыней. Она говорит:
- Что ж, отслужи три дня!
А сама думает:
- Ведь не мне служить, а мужу; ему - не мне плохо будет.
Барин согласился. Солдат поужинал, лег спать в сарае, разулся, один сапог забросил в один угол, другой - в другой угол. Поутру проснулся, кричит:
- Эй!
Помещик входит.
- Подавай сапоги; я хочу одеваться!
Помещик хвать - сапогов нету, и запорол горячку. Спрашивает солдата:
- Где твои сапоги?
- Ах ты, сукин сын, каналья, ты у барина спрашиваешь о сапогах? Верно и не чистил их! - да хвать его по уху, да по другому. Барин туда-сюда, насилу один сапог отыскал, а другого нет.
- Подайте палок! - закричал солдат и давай дуть помещика, до того промял, что он не рад и деньгам.
- Не хочу, - говорит, - тебе служить, возьми свои деньги, черт с тобой!

Ну вот что, - говорит, - садитесь, чего-либо закусим.

Вот они сели за стол; раньше самоваров, конечно, не было у мужиков в то время. Подают кусок мяса. Ну, как жених, конечно, проворный.

Вы, - говорит, - старики, погомоните! Дай-ка я займусь крошить мясо!

Столько не крошит, сколько в рот кладет, а другим хоть ничего не будь! Потом говорит невестин отец:

Нет, брат, так мне обсудилось, обождем до налетья отдавать.

Поехали они домой. И говорит жених матери:

Ну, матушка, и наклался же я мясом в два ряда, хотя невесту и не засватал. Ужинать не хочу!

Как же это так?

А так, говорит, я как попроворней, взялся я мясо крошить, большая часть сам поел!

Чем же ты крошил?

Вот еще чем! Да ножиком!

Эх ты, как я тебя научаю быть попроворнее! Ты ж бы спросил вилки и ножик, а пальцы в рот не позволял бы лизать при компании!

Ну ладно! Буду знать впредь!

Поехали к другому. Приезжают тоже к богатому. Богач, понятно, по-богатому! Жених хорошо материно слово помнит. То их потчуют опять.

Сядьте-ка, - говорят, - за стол! Не желаете ли чего закусить?

Нет, мы только сейчас закусывали!

Ну, чем же вас угощать? Баба, принеси-ка орешков. От неча дела займемся покусать!

Приносит та в тарелке орехов. То проворный жених и говорит:

Дайте-ка мне ножик и вилку!

Ножом как намерится резать, да «стой! - говорит, - не так вздумал: надо вилкой поддержать!». Держит вилкой орех во всей тарелке, какой он намерился задержать. Как с размаху резанет ножом, орехи все засыпались не только с тарелки, а ни одного и на столе не осталось! Чуть и тарелку не разрубил за один замах. То видит хозяин, что он вовсе дурак.

Нет, брат, - говорит, - мы не отдадим нынче, не думаем отдавать!

Ну что, - говорит кум, - ничего больше! Поедем домой.

Приезжают домой.

Ну, матушка, орехов насыпали полную тарелку, кусать не пришлось!

Как так?

А так! Вы мне сказывали дома, что надо брать вилку и ножик. Мне это все было подано; я вилкой поддержал, ножом как резанул, так не только что в тарелке, на столе ничего не осталось, и тарелка чуть пополам не развалилась!

Эх ты, - говорит, - дурак! Ты ж бы взял горсточку, да в другую руку, одну бы ты себе в карман положил, а другую бы невесте подал и сказал бы ей: «На-ка вот тебе горсточку, и эта мне горсточка! Бог знает, может, господь даст, не пришлось бы вместе жить!».

Он так и думает:

Ладно ж, матушка, теперь буду ж умней!

Ну, - говорит дед, - съездим еще в село к одному такому-то; если уж неудача, то уж нынче ездить не будем!

Тот поехал с кумом. Приезжают. Аккурат попали, ужинать сели. Оно, значит, удача.

Поехали от хлеба-соли, - думают, - приехали аккурат к делу, все собрание за столом.

Ну, - говорит, - садитесь за стол, Иван Пахомов, и ты, Василий Мартынов, садись! Садись, брат, молодой человек!

Но тот хотя не хотел садиться, столбом стоять неприлично. Делать нечего, наверно, по задаче пойдет. Много кушанья переменяли, в конце - только хотели они вылазивать из-за стола, хозяйка кричит:

Подождите, братцы, молочка волью на закусочку.

Так приносит на стол молоко с киселем. Думает жених:

Ну, все не очень ел, ну, уж киселя прохвачу, силён на молоко с киселем!

Да и вздумал маткины слова. Как бы ж это попроворнее сделать? Все едят ложками, он ложку положил перед собой на стол и думает:

Нет, - говорит, - не так!

Потом вдруг, цап! Горсть в одну руку, потом еще в другую. Аккурат напротив сидела на скамье невеста.

На-ка, - говорит, - барышня! Может, - говорит, - господь даст нам вместе жить - тебе горсточку и мне горсточку!

Думает, как орешки. Сам весь обрызгался молоком и товарища своего кстати обмазал. Да и этот понял, что он совсем дурак. С тем и поехали домой.

Ну что ж? И сейчас холостой ходит. В Белом у Зарецкого, мы видали, жил; сам он это рассказывал.

Жил-был мужик; имел у себя много овец. Зимним временем большущая овца объягнилась, и взял он ее с двора в избу, с ягненочком. Приходит вечер; едет барин, попросился к нему ночевать. Подошел под окошко и спрашивает:

Мужичок, пусти ночевать!

А не будете ночью озоровать?

Помилуй! Нам бы только где темну ночку проспать.

Заезжай, барин!

Взъехал барин с кучером на двор. Кучер убирает лошадей, а барин в дом пошел. На барине был огромный волчий тулуп. Взошел в хату, богу помолился, хозяевам поклонился:

Здорово живете, хозяин с хозяюшкой!

Добро жаловать, господин!

Сел барин на лавочку. Овца волчий тулуп увидала и глядит на барина; сама глядит, а ногой-то топ, и раз, да и два, да и до трех.

Барин говорит:

А что, мужичок, овца ногой топает?

Она думает, ты волк; слышит волчий дух. Она у меня волков ловит; вот нынешнюю зиму с десяток поймала.

Ах, дорого бы я за нее дал! Не продажна ли она? Для дороги мне она хороша.

Продажна, да дорога.

Эх, мужичок, да не дороже денег; у барина хватит.

Пожалуй, уважить можно.

А сколько она стоит?

Пять сот рублей.

Помилуй, много! Возьми три сотенки.

Ну мужик согласился, продал. Барин ночь переночевал, на зорьке встал и в путь собрался; хозяину три сотенки отдал и овечку взял, посадил в санки и поехал. Едет. Идут встречу три волка. Вот овца увидала волков, так и прыгает на санях... Барин говорит кучеру:

Надо пускать: вишь как она раззадорилась!.. Сейчас поймает. (А она боится).

Кучер и говорит:

Постой немножечко, сударь, она раззадорится.

Сверстались волки с ними ровно. Барин выпустил овцу: овца испугалась волков, в лес полетела, коротким хвостом завертела. Как волки за ней залились, только снег раздувается, а кучер за ней собирается. Поколе лошадушку выпрягал, в погонь за овцей скакал, волки овцу поймали и шкуру с нее содрали, сами в лес убежали. Кучер подскакал: овца на боку лежит, а ее шкура содрана лежит. Подъезжает к барину. Барин его спрашивает:

Не видал ли чего?

Ах, сударь, хороша овца! Вся изорвалась, а волкам не поддалась!

Мужичок три сотенки получил, сидит теперь барину сказочки рассказывает, а три сотенки в кармане лежат.

Вышел солдат в отпуск, нанялся служить к скупому барину: в год за сто рублей. Помещик велел ему и лошадей чистить, и навоз возить, и воду таскать, и дрова рубить, и сад мести, словом, не дает ему отдыху ни на минуту, совсем измучил работой. Отслужил солдат год и просит расчета. Помещику жалко отдавать деньги, стал доставать, а сам ревмя ревет.

О чем вы, сударь, плачете?

Да денег жалко!

Экой ты, барин! Ведь я тебе целой год прослужил. Если б ты мне прослужил три дня, так я б тебе отдал сто рублей и слова не сказал.

«Три дня немного, - думает барин». Пошел советоваться с барыней. Она говорит:

Что же, отслужи три дня!

А сама думает: «Ведь не мне служить, а мужу, ему - не мне плохо будет». Барин согласился.

Солдат поужинал, лег спать в сарае, разулся, один сапог забродил в один угол в сено, другой - в другой угол. Поутру проснулся, кричит: «Эй!». Помещик входит.

Подавай сапоги, я хочу одеваться!

Помещик хвать - сапогов нету, и запорол горячку, спрашивает солдата:

Где твои сапоги?

Ах ты,.. каналья, ты у барина спрашиваешь о сапогах? Верно и не чистил их! - да хвать его по уху, да по другому.

Барин туда-сюда, насилу один сапог отыскал, а другого нет.

Подайте палок! - закричал солдат и давай дуть помещика. До того промял, что он не рад и деньгам.

Не хочу, - говорит, - тебе служить, возьми свои деньги, чорт с тобой!

БАРИН И ОХОТНИК

Жил барин и мужик-охотник. Это заходит мужик к барину, а тот пригласил его по дружбе в кабинет, как охотника. А барин постоянно мужиков называл: «Ну, эти дураки». А мужик вторил ему: «Да, барин, мужики дураки!»

Вот однажды едет в церковь барин, и идет этот охот­ник. Повстречались. Едет барин, а мужик, идя с коляс­кой рядом, сказал:

Барин, моя сучка принесла щенят. Хорошие такие есть, громко лают, а есть - негромко лают. Но их у меня просят другие охотники.

А барин говорит:

Ты там для меня, Иван, оставь хороших охот­ничьих собачек.

Ну, вошли они в церковь и стали молиться богу, как барин, так и мужик. Помолясь в церкви, мужик ему гоговорит:

Барин, а барин, а каких тебе собачек оставить­с громким голосом?

А барин говорит:

С громким, с громким!

Барин сказал:

Гав-гав!

Священник заметил, как барин стал лаять:

Выведите этого барина вон!

Мужики его под ручки и вывели. А охотник и говорит:

Мужики - дураки?

Барин и отвечает:

Мужики - дураки, а я еще дурнее.

КАК БОГАТЫРЬ ГУСЕЙ ДЕЛИЛ

Барин раз говорит:

Кто разделит гуся на шесть человек?

Никто не нашелся разделить на шесть человек одного гуся.

А дети и говорят:

Папа, вот сунёвский Богатырь разделит, вот того надо потребовать...

Да... Ну вот, идут они и говорят, что на шесть человек надо разделить гуся.

Я иду и думаю:

«Как бы и самому отведать гуся? Охота!» Вот я прихожу, говорю:

Здравствуй, барин! Вот, поздравляю вас с днем ангела. От бога золотой венец, а вам, барин, доброго здо­ровья. А вас, барынька и детушки, проздравляю с до­рогим именинником.

Тогда берет он графин, наливает мне водки бокал.

И еще,- говорит,- выпей! И жена говорит:

И за меня!

И за ту выпил бокал. А детям я саночки делал, бы­вало, и те любили меня.

Выпей,- говорят,- и за нас!

Я и за них выпил третий бокал. Во как Богатырь! Вот когда я посидел уже, у меня башка стала посмелей – в тыщу рублей, помещик и говорит:

Богатырев, на шесть человек разделишь гуся?

А если я седьмого себя приделю?

А если ловко, то придели.

Выйдет ловко,- я говорю,- барин, дайте тарелку только.

Ну вот, подали тарелку и дали мне вилку и нож. Так я говорю:

Барин, вы всему дому голова с барынькой - вот вам голова. Два сына - вот две ножки,- по ножке им, это к скорой посылочке. Две дочери - они к чужому папе улетят,- им по крылышку.

Барин,- говорю,- а я мужичок неученый и глуп­ беру весь гуся хлуп.

Дали газету завернуть и хлебом наградили.

А раздели пять гусей на шесть человек, - говорят . - У нас в леднике лежат для гостей.

А я говорю:

Можно, я себя седьмого приделю?

Барин говорит:

Если ловко, так что же, пожалуйста.

И все тут гости собрались. Тогда приводят меня к гусям - и гости идут, и барин, и дети - смотреть, как я буду гусей делить. Я беру одного гуся и говорю:

Барин, вас с барынькой двое - вот вам гусь. Те­перь вас трое! Два сына и гусь - трое. Две дочери и гусь - трое. Два гуся и я - и нас трое.

Тут все закричали:

Браво, браво!

Насыпать Богатыреву воз хлеба. Хорошо разделил!

Там сказал тот, кто гусей привез:

Барин, - говорит, - у его дочка хитрая!

А барыня говорит:

Богатырь давно своим разумом живет.

Сейчас потребовали меня обратно туда. Не знаю, за­чем иду. Не беда, что только подарил,- и наказать мо­жет. Боязно.

Нет, - говорит барин, - у тебя дочь умная, хит­рая, ты не своим разумом живешь.

Сейчас берет катушку ниток и дает три кусочка ни­ток.

Когда, - говорит, - твоя дочка хитрая, пускай с трех ниток выткет холст.

Я прихожу с етими нитками.

Вот, доченька, барин дал три нитки, чтобы выткать холст.

Папа, нитки у меня.

Взяла три лесинки сломала.

Пускай барин сделает став с трех палочек. Тогда я вытку холст.

Я и радуюсь, думаю:

«Так, моя доченька,- я-то, дурак старый, не понял».

Вот,- говорю,- барин, три палочки, став надо сделать, тогда выткет.

Барин говорит:

А мне и с целого дерева не сделать!

Так ничего и не вышло!

СОЛДАТСКАЯ ШИНЕЛЬ

Говорил барин с солдатом; солдат стал хвалить свою шинель:

Когда мне нужно спать, постелю я шинель, и в го­лова положу шинель, и покроюсь шинелью!

Барин стал просить солдата продать ему шинель; вот они сторговались за двадцать пять рублей. Пришел барин домой и говорит жене:

Какую я вещь-то купил! Теперь не нужно мне ни перины, ни подушек, ни одеяла; мою шинель постелить, в голова положить и одеться шинелью.

Жена стала его бранить:

Ну, как же ты будешь спать?

И точно, барин постелил шинель, а в голова положить и одеться нечем, да и лежать-то на ней жестко.

Пошел барин к полковому командиру жаловаться на солдата. Командир велел фельдфебелю позвать его.

Привели солдата.

Что же ты, брат, - говорит командир, - обманул барина?

Никак нет, ваше высокоблагородие, - сказал солдат, взял расстелил шинель, голову положил на рукав и на­крылся полою.

Полковой командир еще наградил солдата, дал ему на выпивку.

Вот как поработаешь да долго не спишь, так и на кам­не заснешь; а кто ничего не делает, тот и на перине не уснет!

СОЛДАТ И БАРИН

Вышел солдат в отпуск, нанялся служить к скупому барину: в год за сто рублей. Помещик велел ему и ло­шадей чистить, и навоз возить, и воду таскать, и дрова рубить, и сад мести, - словом, не дает ему отдыху ни на минуту, совсем измучил работой. Отслужил солдат год и просит расчета. Помещику жалко отдавать деньги, стал доставать, а сам ревмя ревет.

О чем вы, сударь, плачете?

Да денег жалко!

Экой ты, барин! Ведь я тебе целый год прослужил. Если б ты мне прослужил три дня, так я б тебе отдал сто рублей и слова не сказал.

« Три дня немного»,- думает барин. Пошел совето­ваться с барыней. Она говорит:

Что же, отслужи три дня!

А сама думает: «Ведь не мне служить, а мужу, ему - не мне плохо будет». Барин согласился.

Солдат поужинал, лег спать в сарае, разулся, один са­пог забросил в один угол в сено, другой - в другой угол. Поутру проснулся, кричит: «Эй!»

Помещик входит.

Подай сапоги, я хочу одеваться!

Помещик хвать - сапогов нету, и запорол горячку, спрашивает солдата:

Г де твои сапоги?

Ах ты, сукин сын, каналья, ты у барина спраши­ваешь о сапогах? Верно, и не чистил их! - да хвать его по уху, да по другому.

Барин туда-сюда, насилу один сапог отыскал, а другого нет.

Подайте палок! - закричал солдат и давай дуть помещика. До того промял, что он не рад и деньгам.

Не хочу, - говорит, - тебе служить, возьми свои деньги, черт с тобой!